| |||
|
|
В семи километрах от озера Иткуль, по дороге на город Уфалей, есть маленькая деревушка, да и не деревушка даже, а всего пять полузаброшенных домов, в которых время от времени живут дачники. Однажды и я там отдыхала, приехала в гости к друзьям, чтобы порисовать.
И вот, встав ни свет, ни заря, наскоро позавтракав, часов в шесть утра мы быстро (благо дорога спускается с горы) идем в село Иткуль, к озеру, причем каждый по своим делам. Я, тогда еще художник-любитель, – рисовать, мои спутники, Борис Абрамович с женой Милой,– рыбачить. Примерно через километр нас подхватил маленький автобус, и замечательные местные пейзажи – извивающаяся дорога и дальние горы – замелькали значительно быстрее. Светало. Вскоре автобус, высадив нас перед высоким забором (это была турбаза какого-то уфалейского завода), умчался дальше. А мы остановились, как вкопанные. За забором, между соснами, виднелось озеро, еще совершенно темное (дело было в конце августа), а на дальнем берегу, за фиолетовыми горами, разгорался рассвет. И какой! Рассветные краски меняются быстро, слишком быстро. И тогда Борис Абрамович скомандовал: – Лезь! До ворот очень далеко, не успеешь. – Да вы что! Забор высоченный, не смогу. – А ты под забором. Видишь, собаки себе лаз под забором прорыли. – А сторожевая собака? – она уже давно громким лаем заливалась по ту сторону забора. –Сторожевая, хоть и овчарка, но не кусается. И почему-то поверив ему на слово, я по-пластунски протискиваюсь в дыру под забором и, прихватив рюкзак, несусь между соснами по территории турбазы к берегу. Собака онемела от такой моей бесцеремонности. Но мне, честно говоря, не до нее. Рассвет! Вот на черно-фиолетовом небе появилась пурпурная полоса, скользнув по воде красноватым отблеском. А на другом краю неба вспыхнула, как пламя, ярко-красная полоса. Но ее тут же прикрыли надвинувшиеся тучи. Краски неба мелькали, как в калейдоскопе, и так же быстро вслед за небом менялась вода. И вот последняя картина этого буйного красочного колдовства – темно-фиолетовые силуэты горных вершин, а между ними – яркие лимонно-желтые уголки неба, залитого ослепительным светом встающего, но еще закрытого горами, солнца. И хотя понятно было, что за этим красочным калейдоскопом мне не угнаться, я все-таки лихорадочно хватала один лист бумаги за другим, чтобы успеть хоть что-нибудь. Совсем рассвело. Краски неба поблекли. Было холодно и сыро. Листы акварели, придавленные галькой, чтобы не унесло утренним ветром, сиротливо лежали на берегу. А я изображала нечто среднее между пляской дикаря и ветряной мельницей: размахивала руками под неодобрительными взглядами сторожевой собаки, державшейся поодаль. Рассветы она наверняка видела и получше, а вот такой дикой пляски не видела никогда. У меня от холода стучали зубы, и это вовсе не литературная метафора. Неожиданно подошел сторож: – Я за вами давно наблюдаю. Видно, вы очень замерзли. Можно вас пригласить в сторожку на чай? – Можно, – говорю я, стуча зубами. Мои рыбаки уже давно уплыли. Я пью горячий чай, а сама невольно и, как мне кажется, незаметно для хозяина, поглядываю на подоконник, где заманчиво поблескивает пол-бутылки водки. Наблюдательный сторож заметил: – Можно вам предложить? – Можно, – говорю с радостью. И вот я в девять часов утра где-то на берегу Иткуля в сторожке пью водку и веду беседу об искусстве со сторожем, как оказалось, любителем живописи. Учился два года в художественном училище, но так сложилась жизнь, что пришлось бросить. А рассветы остались. Остались и желание, и умение видеть – и эти рассветы, и многое другое. Что, согласитесь, далеко не каждому дано. |
| Начало |
